насчет катафракта не скажу, а вот у евойной лошади - всё-таки фалАры (в принятом у нас написании). а так - у обоих фалеры (falerae)
а вот насчет того, что прячут музейщики в закромах, это да! жесть.
а ещё они (музейщики) безбожно врут посетителям. я тут буквально недавно сочинял по поручению начальства убойный текст в ответ на письмо, пришедшее от любознательной посетительницы в дирекцию и зарегистрированное (то есть получившее статус официального документа):
В отношении претензий, высказанных по поводу корректности подачи информации на этикетках в экспозиции залов ОАМ, имеем сообщить следующее.
Для мраморной статуи из Пантикапея (П.1865.37) нет никаких оснований пересматривать традиционную датировку (IV в. до н. э.) и атрибуцию (Дионис), исходя из следующих соображений:
1. По стилистическим особенностям эта статуя, обнаруженная при раскопках Керчи в 1865 году, на Босфорской улице, принадлежит к позднеклассической традиции и имеет множество хорошо датированных аналогий. В то же время, по стилистическим признакам, она не может быть датирована первыми веками Христианской эры, когда сложился статуарный тип Христос – Добрый пастырь (а не «кроткий агнец» (?), как у автора письма). Наиболее ранние памятники, представляющие этот иконографический тип, датируются никак не ранее рубежа I – II вв. новой эры (А. фон Фрикен. Римские катакомбы и памятники первоначального христианского искусства. Ч. III. Изображения Спасителя, Богоматери и Апостолов у первых христиан. М., 1880. – С. 5), то есть они минимум на полтысячелетия моложе керченской статуи.
2. Атрибуция статуи, абсолютно уверенно предложенная уже графом С. А. Строгановым (ОАК за 1865 год, с. VIII), не требует пересмотра, так как налицо хорошо узнаваемые атрибуты Диониса-Вакха, как-то: небрида (шкура пантеры), носимая поверх хитона, и венок из виноградных гроздьев на голове. Всякие сомнения в атрибуции снимает маленькая пантера, сидящая у ног божества. Нет нужды приводить античные аналогии, поскольку это обычные для иконографии Диониса атрибуты, тогда как изображения Христа в венке (если это, конечно, не терновый венец позднейшей иконографической традиции, орудие мученичества Спасителя) и в звериной шкуре представляется, по меньшей мере, крайне необычным. Если обратиться к раннехристианским авторам, то можно вспомнить сочинения Климента Александрийского («Педагог») и Тертуллиана («О венце»), в которых ношение христианами венков признается недопустимым, так как венки связаны с языческими культами. Тертуллиан прямо упоминает в этой связи Вакха (Диониса) в ряду языческим кумиров, изображавшихся в венках.
Что же касается акротерия А. 937 с рельефным изображением персонажа, с определенной долей условности атрибутируемого, как аримасп, держащий за рога фантастических животных, то здесь сомнения автора письма могут быть признаны не лишенными некоторых оснований. Действительно, существа, которых названный персонаж держит за рога, имеют львиные головы и лишены крыльев, то есть их облик отличен от облика грифона в его стереотипном представлении – крылатого льва с орлиной головой.
Однако, если согласиться с корректностью гипотетической атрибуции так называемого аримаспа (а её, в общем-то, никто категорически не оспаривает), следует признать в рогатых существах, показанных на рельефе по сторонам от центральной фигуры тех самых чудовищ, с которыми мифический народ аримаспов, согласно сведениям, сообщаемым античными авторами (Аристеем Поконнесским, Геродотом), вел борьбу, то есть – грифонов. Если привлечь другие данные нарративной традиции (Ктесия Книдского, Элиана, Мавра Сервия Гонората, Тимофея из Газы), то можно легко убедиться, что сами античные авторы представляли грифона (γρύψ, γρυπός – существо заведомо фантастическое) очень вариативно. Вариативны и грифоны античной иконографии.
В современной научной литературе образу грифона в античном искусстве посвящено немало специальных исследований. Прежде всего, следует назвать обстоятельные основополагающие статьи Адольфа Фуртвенглера в Подробном словаре греческой и римской мифологии В. Рошера (1886 – 1890), Конрада Циглера в Реальной энциклопедии Паули-Виссова (1912) и Феликса Дюррбаха в словаре Ш. Дарембера и Э. Сальё (1896). Эти работы, несмотря на солидный возраст, отнюдь не утратили своего значения, как базовые исследования по теме. Из сравнительно новых изданий определенный интерес представляет LIMC, где специальная статья Марии Левентопулу о грифонах помещена в Supplement к тому VIII (1997). И везде в литературе, наряду с орлиным (или орлиноголовым) грифоном (Griefenvogel или Vogelgreif германоязычной историографии) выделяется львиный (львиноголовый) рогатый грифон (Lövengreif германоязычной или griffon-lion франкоязычной историографии), образ которого, по единодушному мнению исследователей, сложился в древнегреческом искусстве в IV в. до н. э., под непосредственным воздействием традиции ахеменидского искусства. Он хорошо известен по многочисленным изображениям, в том числе – по многим памятникам, хранящимся в Эрмитаже (геммам, расписным или украшенным рельефным декором вазам). Показательно, что немецкий исследователь Ханс Мёбиус, упоминая эрмитажный акротерий и отметив, что точное происхождение этого памятника неизвестно, тем не менее подчеркивает, что теперешнее место хранения акротерия допускает вероятность его находки на Юге России, там, где аримаспы и грифоны, по выражению ученого, были бы у себя дома («…dass es aus Südrussland stammt, dort sind ja Arimaspen und Griefen zu Hause»; H. Möbius. Eine dreiseitige Basis in Athen ) // AM Bb. 51, 1926, S. 117 – 124; см. на S. 121).
На этом основании предложение пересмотреть атрибуцию, следующую общепринятой в антиковедении традиции, базирующейся на всестороннем фундированном изучении комплекса письменных и иконографических источников, представляется недостаточно обоснованным.
